Я еле передвигаю ноги. Ребята, которые проходят обучение, бегут впереди меня.
Весь день у них была теория. Они то измывались над манекеном с оторванной ногой (позывной «Тихий»), отрабатывая на нем какие-то манипуляции, то до хрипоты спорили о составе аптечки, то обсуждали НАТО-вские разработки.
У меня опухла голова. Я, хоть и была рядом с ними, но ничегошеньки не запомнила.
— Так, ребята, сейчас на ужин, а потом начнутся весёлые старты! — бодро хлопает в ладони инструктор Костя.
Я иду к столовой, лениво жую макароны с котлетами, надеваю невесть как материализовавшиеся около меня активные наушники («На, тебе с непривычки громко будет») и очки («Патроны хоть и холостые, но осколком пластмассы в глаз получить — приятного мало»), а затем бреду к зоне тренировок.
Весь день у них была теория. Они то измывались над манекеном с оторванной ногой (позывной «Тихий»), отрабатывая на нем какие-то манипуляции, то до хрипоты спорили о составе аптечки, то обсуждали НАТО-вские разработки.
У меня опухла голова. Я, хоть и была рядом с ними, но ничегошеньки не запомнила.
— Так, ребята, сейчас на ужин, а потом начнутся весёлые старты! — бодро хлопает в ладони инструктор Костя.
Я иду к столовой, лениво жую макароны с котлетами, надеваю невесть как материализовавшиеся около меня активные наушники («На, тебе с непривычки громко будет») и очки («Патроны хоть и холостые, но осколком пластмассы в глаз получить — приятного мало»), а затем бреду к зоне тренировок.
Там уже собрались обучающиеся и о чём-то весело переговаривается.
Я зеваю и вдруг слышу взрыв.
— Граната! — орет Костя.
Я подпрыгнула. Сон как рукой сняло.
— Ранение левая рука! — приказывает он.
Ученики послушно отзываются: «Ранен, оказываю самопомощь!» и, лёжа на снегу, моментально закручивают турникет.
Костя жестами показывает, что все хорошо, все встают с грязного асфальта и, как ни в чем не бывало, идут к зоне тренировок.
— Противник! — орет Костя.
Слышится залп выстрелов из автомата и я, наученная горьким опытом, прикрываю голову, отворачиваюсь и отбегаю в сторону.
И началась рутина ночного обучения.
Они то, поделившись на группы, оказывали помощь раненому товарищу в «желто и «зелёной» зонах, то оттаскивали его, то накладывали жгут, турникет, пластырь, менялись друг с другом, и все это — под постоянные залпы из автоматов.
Не думаю, что можно хотя бы на полшажочка понять на учениях, что такое — настоящая война — но мне стало казаться, что это какая-то странная, тяжелая, злая... рутина.
Выстрелы — оттащить в желтую зону — бегло осмотреть — оттащить в зелёную зону — провести манипуляции.
И все это много-много раз.
— Отлично! — через полтора часа говорит Костя, — идём в класс.
— О, уже все? — радостно спрашиваю я, подбегая к нему.
Костя радостно хохочет:
— Что, сникла?
Я скребу ногтями по ладоням и непринужденно отвечаю:
— Да нет, просто интересуюсь...
— Все только начинается, — пообещал Костя.
Ребята забегают в класс, перехватывают кто шоколадку, кто глоток чая, и выбегают обратно. Я покорно плетусь за ними.
На часах — полночь.
Я зеваю и вдруг слышу взрыв.
— Граната! — орет Костя.
Я подпрыгнула. Сон как рукой сняло.
— Ранение левая рука! — приказывает он.
Ученики послушно отзываются: «Ранен, оказываю самопомощь!» и, лёжа на снегу, моментально закручивают турникет.
Костя жестами показывает, что все хорошо, все встают с грязного асфальта и, как ни в чем не бывало, идут к зоне тренировок.
— Противник! — орет Костя.
Слышится залп выстрелов из автомата и я, наученная горьким опытом, прикрываю голову, отворачиваюсь и отбегаю в сторону.
И началась рутина ночного обучения.
Они то, поделившись на группы, оказывали помощь раненому товарищу в «желто и «зелёной» зонах, то оттаскивали его, то накладывали жгут, турникет, пластырь, менялись друг с другом, и все это — под постоянные залпы из автоматов.
Не думаю, что можно хотя бы на полшажочка понять на учениях, что такое — настоящая война — но мне стало казаться, что это какая-то странная, тяжелая, злая... рутина.
Выстрелы — оттащить в желтую зону — бегло осмотреть — оттащить в зелёную зону — провести манипуляции.
И все это много-много раз.
— Отлично! — через полтора часа говорит Костя, — идём в класс.
— О, уже все? — радостно спрашиваю я, подбегая к нему.
Костя радостно хохочет:
— Что, сникла?
Я скребу ногтями по ладоням и непринужденно отвечаю:
— Да нет, просто интересуюсь...
— Все только начинается, — пообещал Костя.
Ребята забегают в класс, перехватывают кто шоколадку, кто глоток чая, и выбегают обратно. Я покорно плетусь за ними.
На часах — полночь.
Раздается очередь из автомата.
— У нас раненый! — орет Костя.
Я подбегаю к раненому, который, в отличие от остальных учеников, не подаёт никаких признаков жизни и уж тем более не кричит «Ранение левая рука!»
Это Максим, один из инструкторов. Он лежит на голой земле в свитере, измазанном красной краской, и стойко хранит молчание.
— Относим его в подъезд. Быстро, быстро, быстро, быстро! — подгоняет ребят Костя.
В подъезде они бегло его оценивают, находят предполагаемое ранение, разрезают свитер, ставят катетер — правда, не с первого раза, засовывают длинную трубку в нос — Максим продолжает молчать.
Я начинаю переживать. Почему он молчит? Уж не угробили ли они его вправду своими манипуляциями?
Костя хладнокровно оценивает действия учеников и ничего не комментирует. Один из учеников, который должен стоять на стрёме, пристально следит за операцией, повесив автомат дулом вниз.
— Ты куда отвернулся! Сейчас же с лестницы кто-то может выпрыгнуть! Наведи автомат туда! — неожиданно для меня самой раздаётся мое шипение.
— Соображаешь, — хохотнул он и снова навел автомат на лестницу, вновь отвернувшись от операции.
Тем временем Максима перекладывают на носилки и накрывают космическим одеялом.
— Открою тебе тайну большую, — вдруг раздается резкий голос Максима, — космическое одеяло без одежды не работает.
Ага, то есть всё-таки инсценировка. Фуф, а я уж было повелась, до того натурально было.
Ученик смущённо натягивает на Максима штаны и уже потом — космическое одеяло. Максим продолжает изображать раненого.
Ну как изображать — катетер ему сначала поставили неправильно.
Ребята берут Максима на носилки и начинают тащить в другой конец городка.
— У нас раненый! — орет Костя.
Я подбегаю к раненому, который, в отличие от остальных учеников, не подаёт никаких признаков жизни и уж тем более не кричит «Ранение левая рука!»
Это Максим, один из инструкторов. Он лежит на голой земле в свитере, измазанном красной краской, и стойко хранит молчание.
— Относим его в подъезд. Быстро, быстро, быстро, быстро! — подгоняет ребят Костя.
В подъезде они бегло его оценивают, находят предполагаемое ранение, разрезают свитер, ставят катетер — правда, не с первого раза, засовывают длинную трубку в нос — Максим продолжает молчать.
Я начинаю переживать. Почему он молчит? Уж не угробили ли они его вправду своими манипуляциями?
Костя хладнокровно оценивает действия учеников и ничего не комментирует. Один из учеников, который должен стоять на стрёме, пристально следит за операцией, повесив автомат дулом вниз.
— Ты куда отвернулся! Сейчас же с лестницы кто-то может выпрыгнуть! Наведи автомат туда! — неожиданно для меня самой раздаётся мое шипение.
— Соображаешь, — хохотнул он и снова навел автомат на лестницу, вновь отвернувшись от операции.
Тем временем Максима перекладывают на носилки и накрывают космическим одеялом.
— Открою тебе тайну большую, — вдруг раздается резкий голос Максима, — космическое одеяло без одежды не работает.
Ага, то есть всё-таки инсценировка. Фуф, а я уж было повелась, до того натурально было.
Ученик смущённо натягивает на Максима штаны и уже потом — космическое одеяло. Максим продолжает изображать раненого.
Ну как изображать — катетер ему сначала поставили неправильно.
Ребята берут Максима на носилки и начинают тащить в другой конец городка.
Я семеню немного поодаль.
— Граната! — раздается вопль Кости и одновременно взрыв.
— Хули все в кучу собрались, а? — кричит он на учеников.
Те пристыженно рассредотачиваются, как положено.
Наконец, Максима дотащили до места назначения и ещё раз осмотрели. После чего он резко встал и отчитал их:
— Слава Богу, а то заморозили меня, кто так укрывает вообще?
Ребята разводят руками.
— Не расслабляемся, идем в лес, — торопит всех Костя.
Время — час ночи.
Я, проклиная все на свете, плетусь за ними и вдруг слышу шум горной реки.
— Парни, раздеваемся до трусов и идём в реку, — командует инструктор.
Я решаю отвернуться, а меня подзывает Костя:
— Вот там машина, иди погрейся.
Я с благодарностью киваю, бегу к машине и запрыгиваю в нее.
— А вы что, не пойдете? — иронизирует водитель.
На улице — минус четыре. Снег с дождем.
— Не-не, спасибо, — поспешно отвечаю ему.
Проходит 5 минут. 10 минут. 15 минут. 20 минут. Наконец, мокрые ребята, залезают в машину. Я трескаю завалявшиеся в рюкзаке подмерзшие шоколадки.
— Граната! — раздается вопль Кости и одновременно взрыв.
— Хули все в кучу собрались, а? — кричит он на учеников.
Те пристыженно рассредотачиваются, как положено.
Наконец, Максима дотащили до места назначения и ещё раз осмотрели. После чего он резко встал и отчитал их:
— Слава Богу, а то заморозили меня, кто так укрывает вообще?
Ребята разводят руками.
— Не расслабляемся, идем в лес, — торопит всех Костя.
Время — час ночи.
Я, проклиная все на свете, плетусь за ними и вдруг слышу шум горной реки.
— Парни, раздеваемся до трусов и идём в реку, — командует инструктор.
Я решаю отвернуться, а меня подзывает Костя:
— Вот там машина, иди погрейся.
Я с благодарностью киваю, бегу к машине и запрыгиваю в нее.
— А вы что, не пойдете? — иронизирует водитель.
На улице — минус четыре. Снег с дождем.
— Не-не, спасибо, — поспешно отвечаю ему.
Проходит 5 минут. 10 минут. 15 минут. 20 минут. Наконец, мокрые ребята, залезают в машину. Я трескаю завалявшиеся в рюкзаке подмерзшие шоколадки.
— Поехали, сейчас будет сюрприз, — говорит водитель и резко крутанув руль, начинает выезжать из леса.
Через 10 минут мы подъезжаем к огромному заснеженному плацу.
Ребята вываливаются из машины, падают на землю, и, по команде инструктора, в мокрой одежде начинают ползти по холодному снегу, время от времени отвлекаясь на гранаты и выстрелы из автомата, а также на оказание первой помощи.
Я смотрю на часы. Три часа ночи. Очень хочется спать.
— Ну так, на троечку, — скептически оценивает их Костя, — Ладно, на сегодня хватит.
Все заваливаются в «буханку».
Я доезжаю до отеля, в изнеможении падаю на подушку и завожу будильник — надо встать пораньше, чтобы не опоздать на завтрак, как сегодня.
Спать мне осталось пару часов.
Последняя мысль, которая проскакивает у меня в голове:
«А кто-то делает это не полночи, а всю ночь. И под выстрелы не холостых, а реальных патронов, под разрывы не учебных, а настоящих гранат. И в минус десять. И возвращается — дай Бог, возвращается, — не в отель, а в палатку — или вообще в окоп».
Не успев додумать эту мысль, я засыпаю. Завтра рано вставать.
Через 10 минут мы подъезжаем к огромному заснеженному плацу.
Ребята вываливаются из машины, падают на землю, и, по команде инструктора, в мокрой одежде начинают ползти по холодному снегу, время от времени отвлекаясь на гранаты и выстрелы из автомата, а также на оказание первой помощи.
Я смотрю на часы. Три часа ночи. Очень хочется спать.
— Ну так, на троечку, — скептически оценивает их Костя, — Ладно, на сегодня хватит.
Все заваливаются в «буханку».
Я доезжаю до отеля, в изнеможении падаю на подушку и завожу будильник — надо встать пораньше, чтобы не опоздать на завтрак, как сегодня.
Спать мне осталось пару часов.
Последняя мысль, которая проскакивает у меня в голове:
«А кто-то делает это не полночи, а всю ночь. И под выстрелы не холостых, а реальных патронов, под разрывы не учебных, а настоящих гранат. И в минус десять. И возвращается — дай Бог, возвращается, — не в отель, а в палатку — или вообще в окоп».
Не успев додумать эту мысль, я засыпаю. Завтра рано вставать.
